Доктор филологических наук Е. ДУШЕЧКИНА. Материал к печати подготовила Л. БЕРСЕНЕВА. Иллюстрации к статье любезно предоставила московский коллекционер О. Синякина. (Окончание. Начало см. здесь>>>)
ЁЛКА В РУССКОЙ ЖИЗНИ НА РУБЕЖЕ XIX—XX ВЕКОВ
К концу XIX столетия ёлка становится в России обычным явлением.
Заготовка ёлок начиналась за неделю до Рождества. Для лесников и крестьян из пригородных деревень их продажа стала одним из сезонных заработков. Продавались деревца в самых многолюдных местах: у гостиных дворов, на площадях, рынках. Ёлки предлагались на любой вкус: маленькие, разукрашенные искусственными цветами, ёлки-великаны, которые гордо высились во всей своей естественной красе, и никогда не видавшие леса искусственные ёлки-крошки, неестественно яркая зелень которых сразу же бросалась в глаза. Торговали ёлками и многие лавки — зеленные, молочные и даже мясные, где деревья выставляли у входа, часто уже поставленные на крестовины.
В появлении ёлки в доме для детей больше не было тайны, соблюдение которой считалось обязательным условием при устройстве первых ёлок. Дети с удовольствием гуляли в «лесах» ёлочных базаров; наблюдали за тем, как ёлку вносили в дом; видели, как она, ещё не оттаявшая, лежала в сенях («только после всенощной ее впустят») или в комнате на полу, отогреваясь в домашнем тепле; чувствовали, как она начинала излучать хвойный и смоляной запах.
Со всего города, а иногда и из других городов на домашние ёлки съезжались родные и близкие, двоюродные сёстры и братья. Взрослые придумывали и покупали подарки, организовывали «ёлочное веселье», играли на фортепьяно, дети танцевали. Старшие готовились к праздникам сами, сочиняя и ставя пьесы «под Гофмана и Андерсена» из жизни ёлочных игрушек. Особенную популярность в эти годы приобрели «живые картины», представлявшие собой «немые» инсценировки популярных хрестоматийных стихотворений. Марина Цветаева пишет:
«Сказав это слово («живые картины». — Прим. Е. Д.), я дала эпоху. Это был расцвет девяностых годов, недалекий канун Пятого… Недвижная группа из живых людей, окрашенная бенгальским — зелёным и малиновым — пламенем. Группа не дышит, улыбки застыли, пламя трепещет, догорает… Занавес».
Широчайшее распространение в это время получает устройство благотворительных « ёлок для бедных» в народных домах, детских приютах. Организовывали их как разного рода общества, так и отдельные благотворители.
Превратившись в главный компонент зимних праздников, ёлка, таким образом, вошла в праздничную жизнь как одна из необходимых её составляющих. Л. Н. Гумилёв, с горечью говоря о том, что детство у него было не таким, каким оно должно быть, заметил: « Мне хотелось простого: чтобы был отец, чтобы в мире были ёлка, Колумб, охотничьи собаки, Рублёв, Лермонтов». Ёлка стала восприниматься как один из необходимых элементов нормального детства.
Особо щемящую тональность в литературе и публицистике образ ёлки приобретает в годы Первой мировой войны: ёлка становится символом, связывающим незримой связью временно или навсегда разлученных членов семей. В иллюстрированных еженедельниках с 1915 года регулярно печатались фотографии, на которых засняты солдаты, празднующие Рождество с установленной в землянке или окопе ёлочкой. Но было и другое: война с Германией, напомнив о немецком происхождении обычая рождественского дерева, неожиданно спровоцировала, казалось бы, навсегда утихшие «антиёлочные» настроения, которые проявлялись как в резких выступлениях против ёлки в печати, так и в запретах на устройство ёлки в учреждениях. Существенных результатов, однако, эти акции не имели: ёлка к этому времени уже слишком прочно укоренилась на русской почве.
ИСТОРИЯ ЁЛКИ ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ 1917 ГОДА
Бытует мнение, что советская власть запретила ёлку сразу же после октябрьского переворота. Однако это не так. После захвата власти большевики на ёлку не посягали. В 1918 году М. Горький и А. Н. Бенуа подготовили и выпустили в петроградском издательстве «Парус» роскошную подарочную книгу для детей «Ёлка», оформленную замечательными художниками. В неё были включены произведения М. Горького, К. И. Чуковского, В. Ф. Ходасевича, А. Н. Толстого, В. Я. Брюсова, С. Чёрного и др. На обложке книги помещён рисунок наряженной ёлки, вокруг которой в весёлом хороводе кружатся Дед Мороз и лесное зверьё. На верхушке дерева ярко сияет шестиконечная Вифлеемская звезда.
В первые годы после революции никаких специальных мер, направленных на запрет ёлки, действительно не предпринималось, а если она и стала в это время чрезвычайной редкостью, то причиной тому были внешние обстоятельства, которые всё «сбили и спутали», как пишет об этом Михаил Булгаков в романе «Белая гвардия», повествуя о событиях кануна 1919 года:
«Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, тёплыми огнями зажигались в гостиной зелёные еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, храпящий тиф всё сбили и спутали».
Однако, несмотря на материальные и бытовые трудности, в семьях, сопротивлявшихся хаосу внешней жизни, ёлку всё же старались устанавливать и относились к ней с ещё большей бережностью, даже трепетностью, нежели в мирное время, поскольку она являлась единственной зыбкой связью с прошлой, устойчивой жизнью.
В дневнике Корнея Чуковского содержится потрясающая запись, сделанная им на Рождество 1920 года:
« Поразительную вещь устроили дети, оказывается, они в течение месяца копили кусочки хлеба, которые давали им [в] гимназии, сушили их — и вот, изготовив белые фунтики с наклеенными картинками, набили эти фунтики сухарями и разложили их под ёлкой — как подарки родителям! Дети, которые готовят к Рождеству сюрприз для отца и матери! Не хватает ещё, чтобы они убедили нас, что всё это дело Санта-Клауса! В следующем году выставлю у кровати чулок!»
В первые годы после Гражданской войны в городах, как и прежде, всё ещё продавалось много ёлок, но население бедствовало, и мало кто мог позволить себе купить даже самое маленькое деревце. Мужики из пригородных деревень, привозившие в город ёлки, теряли предрождественский заработок. 25 декабря 1924 года Корней Чуковский записывает:
«Третьего дня шёл я с Муркой к Коле — часов в 11 утра и был поражен: сколько ёлок! На каждом углу самых безлюдных улиц стоит воз, доверху набитый всевозможными ёлками, — и возле воза унылый мужик, безнадёжно взирающий на редких прохожих. Я разговорился с одним. Говорит: «Хоть бы на соль заработать, уж о керосине не мечтаем! Ни у кого ни гроша; масла не видали с того Рождества…» Единственная добывающая промышленность — ёлки. Засыпали ёлками весь Ленинград, сбили цену до 15 коп<еек>. И я заметил, что покупают ёлки главным образом маленькие, пролетарские — чтобы поставить на стол».
Но понемногу быт налаживался и ёлка, казалось, вновь завоёвывала свои права. Однако всё обстояло не так просто.
Первый тревожный звоночек прозвучал уже 16 ноября, через три недели после октябрьского переворота, когда на обсуждение советского правительства был поставлен вопрос о календарной реформе. Вплоть до Октябрьской революции Россия всё ещё продолжала жить по юлианскому календарю, в то время как большинство европейских стран давно перешло на григорианский календарь, принятый папой Григорием XIII в 1582 году. Необходимость проведения календарной реформы, перехода на новый стиль ощущалась с XVIII века. Уже при Петре I в международных отношениях и в научной переписке Россия была вынуждена пользоваться григорианским календарём, в то время как внутри страны жизнь ещё в течение двух столетий протекала по старому стилю. Это обстоятельство порождало многие неудобства. Особенно остро потребность введения единого с Европой исчисления времени ощущалась в дипломатической и коммерческой практике. Однако предпринятые в XIX веке попытки провести календарную реформу терпели неудачу: этому противодействовали как правительство, так и православная церковь, всякий раз считавшие введение нового календаря «несвоевременным». После революции вопрос о «несвоевременности» реформы отпал сам собой, и 24 января 1918 года Совет народных комиссаров принял Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря. Подписанный Лениным декрет был опубликован на следующий день.
Поскольку разница между старым и новым стилем составляла к этому времени 13 суток, то в результате реформы русское Рождество сместилось с 25 декабря на 7 января, а Новый год — с 1 января на 14-е. И хотя ни в декрете, ни в других исходящих от советского правительства документах этого времени об отмене праздника Рождества не говорилось ни слова, тем не менее нарушение календаря воспринималось как ломка жизни с её традиционно связанными с определёнными датами православными праздниками. Что будет с Рождеством и ёлкой после вхождения календарной реформы в жизнь, пока было непонятно.
А в 192 2 году была проведена кампания за преобразование праздника Рождества Христова в «комсомольское рождество», или иначе в «комсвятки». Комсомольские ячейки должны были организовывать празднование «комсвяток» в первый день Рождества, то есть 25 декабря, которое было объявлено нерабочим днем. Мероприятия начинались чтением докладов и речей, разоблачающих «экономические корни» рождественских праздников. Потом шли спектакли и инсценировки, политические сатиры, «живые картины». На второй день праздника организовывались уличные шествия, на третий — в клубах устраивались маскарады и ёлка, получившая название «комсомольская ёлка». Участники ёлочных карнавалов (в основном из комсомольцев-пропагандистов) рядились в самые невообразимые сатирические костюмы: Антанты, Колчака, Деникина, кулака, нэпмана, в языческих богов и даже в рождественского гуся и поросёнка. Проводились шествия с факелами и сожжением «божественных изображений» (икон).
Однако столь благосклонное отношение советской власти к ёлке продолжалось недолго. Новые перемены стали ощутимы уже к концу 1924 года, когда «Красная газета» с удовлетворением сообщила: «…в этом году заметно, что рождественские предрассудки почти прекратились. На базарах почти не видно ёлок — мало становится бессознательных людей». Постепенно завершил своё существование и праздник «комсомольского рождества». Он был раскритикован в прессе как не сыгравший существенной роли в антирелигиозной пропаганде. А с 1925 года началась плановая борьба с религией и с православными праздниками, результатом которой стала окончательная отмена Рождества в 1929 году. День Рождества превратился в обычный рабочий день. Вместе с Рождеством отменялась и ёлка, уже прочно сросшаяся с ним. Ёлка, против которой когда-то выступала православная церковь, теперь стала называться «поповским» обычаем.
В эти критические в судьбе ёлки годы казалось, что ей пришёл конец. Предновогодними вечерами по улицам ходили дежурные и вглядывались в окна квартир: не светятся ли где-нибудь огни ёлок. В школах в порядке борьбы с Рождеством и ёлкой на Новый год стали проводить «антирождественские вечера», на которых инсценировали высмеивающие попов и церковь пьески, пели антирелигиозные сатирические куплеты, вроде «Динь-бом, динь-бом, больше в церковь не пойдём». Перестали устраивать ёлки и в детских садах.
И всё же полностью искоренить полюбившийся обычай так и не удалось: ёлка «ушла в подполье». Как вспоминает писательница И. Токмакова, в семьях, верных дореволюционным традициям, ее продолжали устраивать. Делали это с большой осторожностью. Ёлкой обычно обеспечивал дворник, который перед Рождеством выезжал за город в лес с огромным мешком, срубал дерево, перерубал его пополам и запихивал в мешок. Дома он накладывал на шершавый ствол лубки, и ёлка «делалась опять целенькой и стройной».
«Конец неправильному осуждению ёлки» был положен на исходе 1935 года. 28 декабря в газете «Правда» появилась небольшая заметка, подписанная кандидатом в члены политбюро ЦК ВКП(б) П. П. Постышевым: «Давайте организуем к новому году детям хорошую ёлку!». Автор в декларативном тоне призывал комсомольцев и пионерработников в срочном порядке устроить под Новый год коллективные ёлки для детей.
«Предложение тов. Постышева» было принято к сведению молниеносно, и 31 декабря на прилавках магазинов, согласно сообщениям в прессе, уже появился «расширенный ассортимент ёлочных украшений». Кафе, рестораны и крупные заводские столовые вновь готовились к организации ёлок в своих помещениях.
Так, в течение четырёх дней (включая день опубликования статьи Постышева) был возрождён дореволюционный праздничный обычай.
СОВЕТСКАЯ ЁЛКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА
В конце 1935 года ёлка была не столько возрождена, сколько превращена в новый праздник, получивший простую и чёткую формулировку: «Новогодняя ёлка — праздник радостного и счастливого детства в нашей стране». Устройство новогодних ёлок для детей сотрудников учреждений и промышленных предприятий становится обязательным. Теперь еловое дерево — необходимая принадлежность не только советского праздника Нового года, но и советской жизни вообще. Организовывала праздник «ёлочная комиссия», в которую обычно входили профсоюзные активисты: они разрабатывали программу, доставляли ёлку, обеспечивали Дедом Морозом, готовили подарки. Самым трудным был выбор подарков и принятие решения, «какой подарок сделать кому из ребят так, чтобы не выйти из лимита и в то же время все были довольны». Для каждого ребенка готовился особый подарок, что впоследствии вышло из практики советских ёлок, на которых предполагалось равенство всех детей.
В праздничные дни образ ёлки буквально не сходил со страниц газет и журналов. «Думающий о нас» Сталин, встречающий Новый год в Кремле, как бы незримо присутствовал на каждом новогоднем празднике.
Как до конца 1935 года осуждались и даже преследовались люди, устраивающие ёлки, так теперь в прессе высмеиваются «бюрократы», мешающие «людям веселиться».
Связь ёлки с Рождеством была предана забвению. Рождественское дерево превратилось в атрибут государственного праздника Нового года, одного из трёх (наряду с Октябрём и Первомаем) главных советских праздников. Восьмиконечную Вифлеемскую звезду на верхушке « рождественского дерева» теперь заменила пятиконечная — такая же, как на кремлёвских башнях.
Стремление идеологизировать возрождённый праздник становится с каждым днём всё откровеннее. На сверкающей в лучах прожекторов красавице ёлке, установленной в Доме союзов, висели тысячи ёлочных украшений с рабоче-крестьянской коммунистической символикой.
Прошло ещё несколько лет, и 1 января 1947 года снова стало «красным днём календаря», то есть нерабочим, а ёлка в Доме союзов приобрела официальный статус «главная ёлка страны».
В 1954 году новогодняя ёлка получила «право на вход» в Георгиевский зал Большого Кремлёвского дворца — обслуживала она по две тысячи детей в год. Впервые Кремль открылся перед счастливчиками, получившими новогодние приглашения. Для молодых передовиков производства, студентов столичных вузов, слушателей военных учебных заведений, учащихся десятых классов, комсомольских работников в том же Георгиевском зале устраивались новогодние балы-маскарады.
После «оттепели» с появлением Кремлёвского дворца съездов главный детский праздник страны переместился туда. Но к началу 70-х годов многие москвичи, да и жители других городов вовсе не рвались на «главные ёлки».
И до сих пор самые желанные для нас не общественные, а домашние ёлки, на которые собираются своей семьёй. На этих домашних праздниках люди забывают о той официальной роли, которую играла ёлка, и празднуют её как семейное торжество, по установившимся в семье традициям.
Сентиментальные и ностальгические чувства, которые вызывала и продолжает вызывать ёлка, прорывались в литературе много раз в форме эмоциональных признаний, как в известной песне 1966 года Булата Окуджавы «Прощание с новогодней ёлкой»:
Ель моя, Ель — уходящий олень,
зря ты, наверно, старалась:
женщины той осторожная тень
в хвое твоей затерялась!
Ель моя, Ель, словно Спас-на-крови,
твой силуэт отдалённый,
будто бы след удивлённой любви,
вспыхнувшей, неутолённой.
Забыла о своём неприязненном отношении к ёлке православная церковь. Теперь зелёные деревца стоят не только в храмах во время рождественского богослужения, но и в домах церковнослужителей.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
В 1991 году в России вновь стали праздновать Рождество Христово. 7 января было объявлено нерабочим днём. «И, как всегда в это время, — писала в конце декабря 1993 года газета «Невское время», — горят на главной улице Петербурга ёлки — не просто новогодние, уже рождественские, без красных звёзд».
На протяжении трёх веков ёлка добросовестно выполняла возложенные на неё функции, и даже насильственная идеологизация не мешала ей в неформальной домашней обстановке оставаться всеми любимой и ежегодно желанной, страстно и задолго до Нового года ожидаемой Ёлкой. Такой помним её мы. Такой запомнят её наши дети. Будем надеяться, и внуки будут ходить вокруг разукрашенного, сияющего дерева и петь немудрёную песенку, сочинённую почти сто лет назад.
В начале прошлого века наряженная ёлка стала необходимой принадлежностью Рождества. На фото — открытки начала ХХ века из собрания московского филокартиста П. Цуканова. Вверху слева — открытка художника В. Слатинского, 1960 год (из коллекции Н. Замятиной).
Нарядная ёлка/ заманчиво светит,/ Сластями, подарками/ ветки полны./ И рады игрушкам/ весёлые дети,/ Счастливые дети/ советской страны./ А вот как детишки/ живут за границей:/ У них измождённые,/ хмурые лица,/ И праздник у них/ без весёлых затей./ Не радует ёлка/ голодных детей. Рис. М. Черемных. 1936 год.
Ёлка времён Великой Отечественной войны, почти все игрушки на ветках на тему войны, сделаны они из проволоки, ваты, картона и папье-маше. Традиционные свечи сменили новогодние лампочки. Верхушку венчает пятиконечная красная звезда.Все игрушки на ёлке из коллекции О. Синякиной.
Подробнее см.: https://www.nkj.ru/archive/articles/12680/?sphrase_id=5214964 (Наука и жизнь, ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ЁЛКИ)
