«На моё желание заняться биографией Андрея Дмитриевича Сахарова откликнулся заокеанский Институт истории науки и техники. Вот почему в 1993 году я с семьёй оказался в небольшом американском городе Бруклайне, что входит в Большой Бостон».¹
Это цитата из статьи, попавшейся мне в интернете, когда я, чтобы заполнить время, ждал приёма у физиотерапевта.
Я совсем не намеревался писать что-либо на эту тему. Однако, когда я добрался до абзаца с фразой: «Тогда я предъявил второй автограф, уже без арифметики, и объяснил, что Сахаров умел писать не только одной рукой в зеркальном изображении, но и обеими руками одновременно в разные стороны. А Лидия Корнеевна Чуковская, которой он демонстрировал своё умение и которая сберегла эти автографы, очевидно, так не умела», — я задумался.
Мой отец тоже умел писать так. Как, собственно, и я. Мы, переученные на правую руку, левши, наверное, все умеем делать так… Ещё мы умеем писать вверх ногами, то есть так, чтобы читать текст мог человек, сидящий напротив.
Думаю, и Сахаров умел это.
Может, просто не пробовал…
Отцу, вероятно, это умение помогало в работе со студентами.
Мне — нет, но я пользовался им несколько раз в жизни, чтобы произвести впечатление на незнакомых людей.
В основном на женщин…
«Эти же картинки помогли мне рассказать семиклассникам о симметриях и несимметриях того мира, в котором Андрею Сахарову довелось жить».
Ну что ж. Я решил тоже поиграть в игру о симметриях. И написал симметрично биографии Сахарова и моего отца.
И насколько несимметричны они получились, судить вам, читатель.
«По мнению самого Андрея Сахарова, долгое домашнее обучение (его учили дома до 7-го класса; прим. автора) усилило его «неконтактность, от которой [он] страдал потом и в школе, и в университете, да и вообще почти всю жизнь. Кто знает, ранние тесные контакты с советской жизнью могли бы и подорвать чувство собственного достоинства этого мягкого человека с твёрдыми моральными устоями и лишить его способности быть в меньшинстве».
Отец тоже был «неконтактным», во всяком случае, тогда, когда я знал его.
Тем не менее, учился в школе.
Учился плохо, так же как и я.
Писал стихи, которые даже публиковали в каких-то довоенных журналах.
Никто не заботился о том, как он, дворянский сын, да к тому же левша, столкнётся советской жизнью и какие травмы получит от неё…
«Андрей Сахаров поступил в университет в 1938 году, накануне мировой войны. Мир тогда представлялся ему крайне асимметричным. Впереди планеты всей шла страна, в которой ему посчастливилось родиться. Шла навстречу светлому будущему, обществу всепланетной социальной справедливости и беспредельных возможностей».
Мой отец был чуть помоложе Сахарова.
Его выпускной вечер и ночь часто показывают в фильмах, рассказывающих о войне.
Он закончил школу в 1941-м.
Но вряд ли он гулял со счастливой улыбкой в ту ночь с 21 на 22 июня, так как на выпускном экзамене получил по физике двойку, и аттестата ему не выдали…
Однако война всё переменила.
Ему поставили задним числом тройку и выпихнули из школы.
Молодые люди были нужны стране…
По-видимому, для того чтобы и дальше шагать к «светлому будущему и беспредельным возможностям».
«В зловеще-практических обстоятельствах, когда фашисты подошли к Москве, студент-четверокурсник эвакуировался вместе с университетом в далёкий Ашхабад. И после ускоренного окончания университета отправился на военный завод в Ульяновске. Завод делал патроны — для фронта, для победы. А молодой специалист по «оборонному металловедению», стараясь помочь победе, изобрёл магнитный прибор для проверки качества пуль».
Конечно, как любой шестнадцатилетний мальчишка (отец родился в ноябре), отец жаждал попасть на войну. Он исправил в паспорте год рождения с 24-го на 22-й и оказался на ускоренных офицерских курсах. Когда немцы окружили Ленинград, он учился на штурмана и ходил по вечерам в госпиталь таскать раненых. Однажды ночью, возвращаясь из госпиталя той лютой зимой 41–42, он, голодный, вконец уставший, сел на скамейку «передохнуть»…
Таких, как он, по утрам собирали, складывали в грузовики и отвозили в братские могилы.
Но ему повезло.
Проходившая мимо женщина растолкала его, била его по щекам, пока он не очухался и не пошёл.
Мой отец, нелюдимый, мрачный человек, который никогда не улыбался в трезвом виде и который ненавидел звонить по телефону, всю жизнь поздравлял эту женщину с каждым праздником, носил ей цветы…
Если не ошибаюсь, её фамилия была Иконникова, хотя я не уверен…
«Итак, в самом тёплом и светлом помещении Ульяновского патронного завода — в парткабинете, рядом с полками политических книг — молодой инженер занимался теоретической физикой и придумал-таки, как решить свою электромагнитную задачу. За этой задачей последовали другие — ненужные для патронного производства, но интересные для начинающего теоретика».
Ускоренные курсы скоро закончились, и настал момент отправки на фронт. Все курсанты по требованию начальства писали заявление о том, что просят отправить их на фронт защищать Родину и так далее…
Писал и мой отец.
Мать рассказывала, что почерк спасал отца от смерти трижды. Про два случая я знаю, но, к сожалению, я так и не выяснил тот третий…
Но в первый раз это случилось именно тогда. Его заявление было так красиво написано, что начальство решило оставить его для заполнения военных билетов на однокурсников.
Всех их отправили «защищать Ленинград».
На самом деле это была не защита, а яростные попытки прорвать кольцо окружения, то есть, по сути, советская армия всё время атаковала противника, находившегося в более выгодной позиции…
Короче, последние военные билеты отец заполнял уже на мёртвых.
Ни одного однокурсника не осталось в живых!
Отец успел поучаствовать и в обороне Ленинграда, не в парткабинете, о чём свидетельствует медаль «За оборону Ленинграда», вручённая ему (как выяснилось позже, временно).
«Решения двух других задач начинающий теоретик отправил отцу в Москву, а тот показал их Игорю Евгеньевичу Тамму, главному теоретику в Физическом институте Академии наук. В результате в начале 1945 года Андрей Сахаров стал аспирантом ФИАНа и целиком отдался теоретической физике».
В начале 1945 отец «освобождал» Эстонию. Он писал матери письма о войне и своих делах в стихах. Одно такое письмо, написанное на большом листе кальки, хранилось в доме, но потом куда-то затерялось…
В мае он в свои 20 лет был старшим лейтенантом, командиром торпедного катера, с двумя орденами Славы и орденом Отечественной войны.
Однако до продолжения учёбы прошли ещё долгие годы…
Наверное, в том числе и потому, что он ничего не мог отправить отцу, который умер в Ленинграде, в блокадную зиму 41–42.
Помню, как мы искали могилу деда на Охтинском кладбище и, по-моему, не то нашли, не то отец сделал вид, что нашёл…
Я там был последний раз именно тогда, когда мне было 5–6 лет.
«Летом 1948 года к разработке супербомбы подключили И. Е. Тамма и его сотрудников. Сахаров, только что защитивший диссертацию по чистой науке, вернулся к физико-техническому изобретательству. Почти на два десятилетия. Он считал это дело необходимым, оно ему нравилось, и оно у него получалось. Через считанные недели у Сахарова родится идея «Слойки» — первой советской термоядерной бомбы. «Это лето памятно мне блеском воды, солнцем, свежей зеленью, скользящими по водохранилищу яхтами… Несмотря на летнее время, мы все работали очень напряжённо. Тот мир, в который мы погрузились, был странно-фантастическим, разительно контрастировавшим с повседневной городской и семейной жизнью за пределами нашей рабочей комнаты с обычной научной работой»».
Отца не демобилизовали сразу после окончания войны, а заставили перегонять немецкие корабли в Ригу.
Не то эти корабли были какими-то «левыми», не то на них перевозилось что-то запрещённое (например, «трофейные» ценности начальству), короче, понадобилось найти повод убрать отца подальше. Этим и занялся майор госбезопасности со своей женой.
Отца судили, лишили звания и орденов и оправили в Воркуту на лесоповал….
Не думаю, что отец запомнил то лето «блеском воды, солнцем и т. п.», но то, что он жил в «странно-фантастическом» мире, это точно!
Солженицын писал, что три недели лесоповала у зеков назывались «сухим расстрелом»…
На второй неделе отец написал письмо матери.
Прощальное…
И здесь произошёл второй случай, когда почерк спас ему жизнь. Письма зеков естественным образом перлюстрировались. И вот тот, кто читал отцовское письмо, обратил внимание на красивый почерк. Так отец попал в «придурки», то есть работать в лагерную канцелярию.
«Изобретательство совместимо с теоретической физикой. Знаменитый теоретик Энрико Ферми об изобретении супербомбы сказал: «Превосходная физика!» Ведь термоядерный взрыв с его астрономическими температурами и давлениями даёт теоретику возможность «проникнуть» внутрь звезды».
Честно говоря, у меня с физикой тоже были проблемы…. Мама настолько волновалась за мой выпускной экзамен по физике, что разыскала знакомого отца, учителя физики, работавшего в то время в РОНО, который присутствовал на экзамене и был гарантом того, что со мной не произойдёт, как с отцом.
А могло…
В начале 10-го класса я назвал нашего учителя по физике дураком (он же был и нашим классным руководителем), и он не пускал меня на свои уроки целый год. Чему я был чрезвычайно рад, но что обеспокоило маму.
Хоть я и не посещал уроки физики, я понимаю, что взрывы термоядерной бомбы не являются «превосходной физикой», если, конечно, изобретатели её не находятся в эпицентре взрыва.
Вот там «внутри звезды» и должны они находиться…
«Как ни увлекательно видеть в водородной бомбе искусственную звезду, к концу 50-х годов цель была достигнута, научно проблема исчерпалась. Настала очередь изощрённой техники. Там тоже есть творческий простор, но не для физика-теоретика. А как быть теоретику, который знает, что изобрёл самое могущественное оружие в истории и — по воле истории — стал очень влиятельным учёным в военно-научном комплексе страны? Ответственность за происходящее вокруг — родовое чувство российской интеллигенции — привело физика-теоретика в практическую политику».
Не знаю, причислял ли отец себя к интеллигенции.
Если судить по профессии, то, наверное, да.
Но, будучи сыном дворян, он сохранил в себе наследственное чувство служения стране, как бы ни складывались её (страны) или его личные обстоятельства.
У него не было интеллигентской рефлексии, за которую Ленин (тоже, кстати, дворянин) называл интеллигентов «говном».
И видеть в бомбе искусственную звезду не требует интеллигентности, просто нужно быть психопатом…
К концу 50-х отец оканчивал аспирантуру.
В 50-м он освободился из Воркутлага и получил «сто первый километр». Это значило, что он не мог жить в Москве, Ленинграде и в республиканских столицах.
Поэтому, на моё счастье, он отправился в Нарву, которая находится как раз в 126 километрах от Питера. Город должен был ему понравиться: там было 14 текстильных фабрик с тысячами молодых работниц и ни одного живого мужчины…
Но он выбрал мою маму, которая опоздала на первое свидание на сутки. Придя на оговорённое место, она нашла отца, сидящим на скамейке. И он, естественно, утверждал, что ждал её целые сутки.
Хотя я сомневаюсь…
У переученных левшей есть одна особенность мозга: когда что-то не срастается, они думают, что перепутали что-нибудь, например, день или место встречи, и стараются исправить это.
«В середине 60-х годов развитие ядерно-ракетного оружия подвело к необычайно опасному повороту в гонке вооружения, хотя речь шла об обороне. Противоракетная оборона оказалась опаснее для мира, чем средства нападения. Этот неочевидный, но вполне вероятный вывод Сахаров, как один из высших военно-технических экспертов, попытался объяснить правительству 21 июля 1967 года. Он направил — секретной почтой — соответствующее разъяснение. Однако советские руководители отвергли, а точнее проигнорировали это предостережение».
Это «Карибский кризис» об обороне?
Конечно, атомная бомба у СССР должна была быть (потому что у других была). Благодаря ей в мире нет больших войн уже 80 лет.
Но зачем водородная?
И советские руководители поступили совершенно логично: Сахаров был использован для изобретения оружия массового поражения, а его мнения — это уже лишнее.
Да и какой он, к чёрту, «высший военно-технический эксперт», коли и войны-то не нюхал…
Мой отец в середине 60-х преподавал в Педагогическом институте, учил будущих учителей. Он стал доцентом, его назначили деканом. В его кабинете бывал и я, рисовал зверушек на гербовой бумаге двухцветным карандашом: с одной стороны синий, с другой — красный.
Отец почти десять лет работал вместе с Эткиндом, которого за защиту Бродского на суде и за встречи с Сахаровым выгнали из института, лишили научной степени, звания и должности, так что у него не было другого выхода, как уехать из СССР².
Отец говорил, что хочет научить студентов самостоятельно думать. Это звучит достаточно банально для статьи или публичного высказывания, но он говорил это нам, своим близким, дома. И тогда это слушалось достойно.
На его лекции сбегались слушать студенты и с других факультетов, хотя читал он самый скучный предмет — методику преподавания литературы.
Одна из его студенток учила и меня.
Искромётно, как комета, она ворвалась в школьную жизнь, и также искромётно её покинула.
Её взяли в аспирантуру, и она уже больше не воспитывала детей.
А жаль…
Я был ужасным учеником, я никогда не делал домашних заданий из принципа, но до сих пор помню тот материал, который мы проходили с нею. И её четвёрки и пятёрки были чуть ли не единственными за всё время моей школы.
Ирина Ивановна с огромной грудью, появлявшейся в классе раньше неё самой, как вихрь врывалась в класс со звонком, бросала ещё от двери портфель на стол, уже на ходу называла фамилии учеников, которые должны были нести ей тетради с домашним заданием, или идти к доске, или пересаживаться на первые парты писать задания. Она занимала сразу весь класс работой, всё крутилось и вертелось, как пчелиный улей.
А какие дискуссии она устраивала!
Как мы спорили до хрипоты о Тарасе Бульбе…
А она всего лишь задала один вопрос: прав ли был Тарас, убивший Андрия.
Конечно, все девочки были того мнения, что любовь важнее долга, в то время как мальчики, естественно, думали наоборот. У меня было своё мнение: я спросил, какой глаз важнее — правый или левый.
Сейчас я понимаю, что без любви человечество просто затухнет, она есть базисное явление, в то время как долг — это надстройка, идеология.
И без него человечество бы расцвело, но государства бы затухли.
И тогда не надо было бы изобретать водородных бомб, а потом всю оставшуюся жизнь «замаливать» свой грех.
«Полученные «экспериментальные» факты о советском режиме и о состоянии ядерно-ракетного противостояния требовали теоретического осмысления, результатом чего и стали Сахаровские «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». В мае 1968 года он выпустил свою статью в Самиздат, в июле перевод статьи опубликовали на Западе. Сахаров не проповедовал мораль несимметричному человечеству, а предложил конкретный путь к симметризации — он был не морализатор, а теоретик-изобретатель».
В 1968 году у отца вышла его первая книга – «Критическая статья на уроке литературы».
Писал он её по ночам, потому что днём учил студентов, а вечера проводил в библиотеке, собирая материал для книги.
Жили мы в коммунальной квартире в двадцатиметровой комнате. Письменный стол отца был одновременно и нашим обеденным столом. К 68-му я уже вырос настолько, что мой детский диванчик, на котором я спал, приходилось раздвигать. Он перекрывал дверь комнаты, так что ночью в туалет было не выйти.
Отец много курил.
Когда писал — в особенности.
Маму вызывали в школу по поводу запаха табака от меня. Моя школьная форма источала его.
Я, конечно, курил и сам тогда, но не в школьной же форме…
Как спал мой брат, я ума не приложу! Мой диван был на другом конце комнаты, а его раздвижное кресло стояло прямо рядом со столом. Вот так, при свете люстры, в накуренной комнате, под звуки печатной машинки Underwood мы и спали.
Тогда, в молодости, я мог спать даже стоя.
Конечно, книга отца не была такой фундаментальной, как книга Сахарова (сужу по названию, ибо никогда её не читал и даже не видел), но аспиранты до сих пор цитируют её, а значит и читают. Кто сегодня читает о «прогрессе и мирном сосуществовании» — не знаю.
Думаю что никто.
Написал ли Сахаров в той своей книге «о мирном сосуществовании» о проекте, который он предложил Берии в 1952 году? О том, чтобы утопить Америку при помощи цунами, вызванном бомбами, заложенными на побережье США советскими подводными лодками?
А ведь он стал академиком именно за этот проект…
Самым молодым.
К счастью для американцев, Сталин умер на следующий год, Берию арестовали и проект затопления Америки не состоялся.
Я не заметил упоминания об этом проекте Сахарова и в биографии, которую цитирую. Наверное, бостонским семиклассникам было бы интересно узнать, что для их родителей (а Бостон — город на побережье) задумывал этот гениальный учёный!
Российские биографы заявляют, что, якобы, этот проект, по мнению Сахарова, закончил бы гонку вооружений. Конечно, закончил бы, вместе с Америкой!
Она ведь (гонка вооружений) только-только зарождалась в 1952 году и даже ещё не имела такого громкого названия…
Отец написал ещё одну книгу, названия которой я не знаю, он не успел её издать. Рукопись находилась в издательстве, когда он умер. Редактор издательства — я даже помню его фамилию, Крундышев — приходил к маме с предложением издать её, но в соавторстве с ним…
Мама, естественно, ему отказала.
И зря… У аспирантов было бы ещё одно пособие в их работе.
Слишком рано пришёл редактор…
Боль от смерти отца ещё не утихла…
Эх, если бы отец пожил подольше…
Но на его долю, к сожалению, не досталось тылового института в Ашхабаде, а досталась блокада Ленинграда, и не достался тыловой завод в Ульяновске, а был фронт, да ещё такой тяжёлый, что он никогда, ни трезвым, ни пьяным, не рассказывал о войне, хотя мы с братом приставали к нему.
Не досталась аспирантура в Москве по окончании войны, а досталась Воркута с лесоповалом.
Он не дожил до возраста, когда можно было побороться за права человека, да вряд ли и стал бы за них бороться, потому что его не ожидала тёплая квартира в Горьком, а снова лагеря, в которые он явно не стремился опять попасть.
«Если в политике Сахаров размышлял о том, как обеспечить человечеству более симметричную жизнь, то в физике — наоборот — он пытался понять, почему столь несимметрична Вселенная, управляемая симметричными законами. В обоих случаях он связывал явления самых малых и самых больших масштабов. В социальной жизни — глобальный мир и свободу отдельной личности, а в физике — свойства Вселенной и поведение микрочастиц».
Хорошо ему было рассуждать о симметрии!
Его не лишали гражданства и не выдворяли из СССР, как Солженицына или Эткинда; не привязывали к койке, не делали «укрутку»³ и не кололи аминазин, так что слюну не подобрать, в психушках, как сыну Есенина Александру или поэту Бродскому; не гноили на зоне, как Новодворскую, и не меняли на Луиса Корвалана, как Буковского, а просто отправили жить в комфортную квартиру с охраной в Горьком.
И всё это авансом и постоплатой за изобретение водородной бомбы — ОРУЖИЯ МАССОВОГО ПОРАЖЕНИЯ.
Хотя сам он даже не был на войне, как все его одногодки, не испытал её ужаса и отчаяния. В каком-то английском сериале главный герой теряет уважение друзей и коллег, когда выясняется, что у него была бронь от армии во время Второй мировой войны. И не помогли объяснения, что бронь ему организовал его отец без его ведома…
Конечно, это кино, да ещё и английское, но не следует ли и нам, русским, задуматься над этим?
За переписку с Сахаровым сажали.
В тюрьму, не шучу!
А что он мог такого написать, чтобы рисковать сесть за это?
И как у него рука поднималась писать письма людям, зная, что их могут посадить?!
Вот жизнь академика Сахарова — «мягкого человека с твёрдыми моральными устоями».
В 60-70-х годах СССР был второй экономикой мира. К 80-му скатился на четвёртое место. Исключительно из-за гонки вооружений и пропустив вперёд побеждённые Японию и Германию, которым производить оружие и держать большую армию было запрещено.
К 90-му — Россия на восьмом месте, и сегодня — на 11-м.
В стране 12 процентов нищих, права которых, естественно, нарушаются и попираются. И их столько именно потому, что когда-то Сахаровы и иже с ними изобретали бомбы.
И оказались они бомбами замедленного действия, и действуют сейчас, сегодня, на весь российский народ…
«Удивительно, как много может человек успеть за свою короткую жизнь: научиться писать правой и левой рукой одновременно, разглядеть симметрию асимметричного мира природы и сделать симметричнее мир человека. Примерно так я завершил рассказ об Андрее Сахарове для американских семиклассников. И не был уверен, что они поняли мой рассказ».
Собственно, почему мы знаем Сахарова?
Ведь людей, создававших оружие, обычно не афишировали.
Сахарова для русских создала западная пропагандистская машина, потому что он был удобен ей.
И всё, что мы о нём слышали (до конца 80-х), мы слышали по американскому или западноевропейскому радио, которое нещадно глушили в Советском Союзе. И ореол мыслителя, ИНАКОМЫСЛЯЩЕГО, создали эти же радио и идиоты-коммунисты, которые своей глушилкой лишь разжигали интерес граждан.
Если бы Сахарову дали трибуну в 70-80-е, он высказался бы за 5 минут, и никто бы не вспомнил о нём через пару дней после его выступления.
Трибуну ему и дали в конце 80-х, выбрав его народным депутатом.
Причём лучшей трибуны тогда и выдумать было трудно!
Ведь заседания Верховного совета транслировались по телевидению в прямом эфире.
И что же?
Выходил нелепо выглядящий старичок на трибуну, картавил там что-то с неё, либо сказочно невозможное, либо безнадёжно устаревшее. И в президиуме иронично улыбались, а все народные депутаты воспринимали его выступления как возможность отдохнуть, или побеседовать с соседом, или почитать газету…
И теперь уже западное радио не могло помочь…
По сути, западная пропаганда использовала Сахарова в холодной войне, разрушая с его помощью советскую систему, а вместе с ней (как мы видим теперь) и саму Россию.
И прожил он совсем не «короткую жизнь», во всяком случае в сравнении с моим отцом, который не дожил и до 50.
Но зато полную несуразных действий и поступков.
Сначала оплачивая свою спокойную жизнь изобретением оружия массового поражения для советской власти, а затем марионеткой западной пропаганды против советской власти.
Вот уж действительно несимметричная жизнь досталась ему.
Не поняли Геннадия Горелика не только американские семиклассники, но и я, переживший своего отца уже на тринадцать лет.
Мне кажется, что человек, изобретший НЕ пистолет или пулемёт, предназначенные для уничтожения армии противника, а оружие массового поражения, направленное против мирного населения, человек, получивший авансом индульгенцию от государства (неучастие в войне и непосадка за участие в западной пропаганде), пусть даже осознавший впоследствии свою ошибку, должен быть ЗАБЫТ так, чтобы потомки и не слышали его имени.
Ведь биографии людей пишутся в назидание потомкам.
С наилучшими пожеланиями Лео Костылев
¹ Геннадий Горелик. «Симметрии в несимметричной вселенной Андрея Сахарова». «Квант» № 7, 2019. Автор добавляет к процитированному тексту: «Спустя три года я попал в кабинет директора Бруклайнской школы… Получив нежданное домашнее задание, я начал думать, как рассказать американскому семикласснику о человеке, который в далёкой Советской России изобретал водородную бомбу, разгадывал загадки Вселенной, защищал свободу мысли и отстаивал права человека. Задание нелёгкое».
² Е. Г. Эткинд не пропал за границей, а работал во Франции, в одном из парижских университетов, а после выхода на пенсию преподавал русскую литературу в университетах Франции, Германии, Италии, Швейцарии и Великобритании. Организовывал международные академические исследования. Под его редакцией вышли материалы американских симпозиумов по Лермонтову, Цветаевой, Державину. Создал школу поэтического перевода и опубликовал более 500 научных работ.
В 1994 году Эткинду были возвращены звание профессора и докторская степень, он постоянно приезжал в Россию, печатался в российской прессе.
Вот кем можно восхищаться и писать с таким пиететом его биографию!
Еврей, сын репрессированного нэпмана, он ушёл добровольцем на фронт, дослужился до звания старшего лейтенанта и после войны стал доктором наук, профессором, автором множества научных работ. И он не побоялся защищать Бродского на суде и открыто поддерживал Солженицына, храня у себя дома «Архипелаг ГУЛАГ» (за что тоже сажали).
И после того как его лишили всего и, считай, вытолкали из страны, он продолжал учить иностранных студентов РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ, а не пошёл в сотрудники к западным «Голосам».
Последовательность его поступков, «симметрия» его жизни достойны величайшего уважения.
³ По воспоминаниям Бродского, «укруткой» называлось следующее действие: «Глубокой ночью будили, погружали в ледяную ванну, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батарей простыня высыхала и врезалась в тело».
* Редакция может не разделять мнение автора и не несёт ответственность за достоверность и объективность использованных им данных.