Кто-то зимой тоскует по летним дням, а кто-то выбирается на природу, катается на лыжах и встречается с друзьями. Лев Толстой, например, обожал коньки, а Михаил Булгаков был заядлым лыжником. Петр Чайковский любил уезжать в путешествия на зимние месяцы, а Илья Репин — встречать гостей в «Пенатах». Читайте наш материал и выбирайте досуг по советам классиков.
Выбирайтесь всей семьей на каток, как Лев Толстой
В семье Толстых все увлекались катанием на коньках. С ними познакомила домочадцев няня-англичанка Ханна Тарсей, которую Лев Толстой выписал из Англии. Дочь садовника Виндзорского дворца приехала в Ясную Поляну в 1866 году.
Из Англии же она выписала нам коньки, на которых выучила нас кататься. Коньки в то время были деревянные, и только самое лезвие и винт, который ввинчивался в каблук сапога, были стальные. Сквозь деревянный станок конька пропускались ремни, которые в двух местах стягивали ногу.
Постепенно на коньки встали и взрослые. А в приходно-расходных тетрадях, где учитывался семейный бюджет, появились записи: «Леле коньки», «на коньки в разн. время», «на коньки девочк.».
Всю зиму наслаждаюсь тем, что лежу, засыпаю, играю в безик (карточная игра. — Прим. ред.), хожу на лыжах, на коньках бегаю и больше всего лежу в постеле (больной), и лица драмы или комедии начинают действовать. И очень хорошо представляют.
Когда Толстые жили в Ясной Поляне, они катались на Большом и Нижнем прудах усадьбы. Туда приходили и деревенские ребятишки, которые дивились их ловкости и фокусам, устраиваемым на льду.
Как только замерзал пруд, мы надевали коньки и все свободное от уроков время проводили на льду. <…> Надеваем коньки, и начинается беготня. Дорожки на пруду расчищены большим кругом, но мы сами поделали лабиринты, переулочки и тупички и по ним вертимся. Приходят папа и мама и тоже надевают коньки. Ноги зябнут, пальцы онемели, но я молчу, потому что боюсь, что пошлют домой греться. Увлекаются все. <…> Дома оказывается, что, несмотря на наушники, побелело ухо. Папа берет снег и безжалостно его трет. Ох, как больно! Но надо терпеть, реветь нельзя, а то завтра оставят меня дома.
В Москве заливали лед у своего дома в Хамовниках или выбирались покататься на коньках на Патриаршие пруды. Иногда Лев Толстой отправлялся на каток в «каком-то приюте малолетних беспризорных детей». Катался писатель регулярно, даже когда ему исполнилось 70 лет.
Вчера ходила пешком на Кузнецкий Мост, вернувшись, вижу, что Л. Н. катается в саду на коньках. Я поскорей надела коньки и пошла с ним кататься. Но после Патриарших прудов в нашем саду все-таки тесно и невесело кататься. Л. Н. катается очень уверенно и хорошо; он стал опять бодрей и веселей дня три.
А свое увлечение классик перенес и на страницы книг — красочно описал встречу Кити и Левина на катке в романе «Анна Каренина»:
На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей; все казались Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от нее. Все катавшиеся, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли ее, даже говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились, пользуясь отличным льдом и хорошею погодой.
Отправляйтесь в путешествие, как Петр Чайковский
Композитор писал, что для него «холодный климат есть чистая благодать» и его организму «подобает жить зимой в России». Петр Чайковский считал, что его здоровье «летом всегда хуже, чем зимой». Но после первых поездок в Европу стал частенько задумываться о зимовье за границей — и обязательно в Италии.
Нередко строю я воздушные замки о жизни в Италии зимой. Случится ли это в нынешнем году? Увы! не знаю. Вернее, что мне придется томиться довольно долго в постылой Москве.
Чайковский побывал там впервые в декабре 1871 года. А в декабре 1875 — январе 1876 года путешествовал с братом Модестом по Германии, Швейцарии, Франции. Но Италия тянула его неудержимо — он вновь провел там зимы 1877–1881 годов.
Я начинаю с некоторым страхом помышлять о том контрасте между чудесной весной, которой я наслаждаюсь здесь (в Риме — Прим. ред.), и зимой, которую еще застану в Петербурге. Ах, что за божественные дни стоят, мой милый друг, и как бы Вам было теперь хорошо здесь! Целый день и весь вечер я сижу у открытого окна, на улицах появились в продаже в огромной массе фиалки, ходить даже вечером нельзя иначе, как в легком сюртуке. А там еще зима! Но все-таки около двадцатого выезжаю.
В середине 1880-х годов он все реже стал выезжать за границу на зиму — из-за опер, которые ставили в Москве и Петербурге («Но, увы, я сам сковал себе цепи, удерживающие меня в России»). А позднее и вовсе стал задумываться о «собственном угле», отходить от «привычки вести кочевую жизнь» и «быть бездомным скитальцем».
Сначала нанял себе дачу, где было хорошо зимой, но вот летом докучали «несносные дачники». А потом переехал в город.
Я решился, милый друг мой, на зиму искать квартиры в Москве. Во-первых, потому что мне очень много будет там дела по устройству наших концертов, а во-вторых, потому что, живя в деревне зимой, я в последние годы стал сильно страдать головными болями. Проработав целый день, вечером необходимо какое-нибудь рассеяние, например небольшая партия в винт или хотя прогулка, чего в деревне сделать невозможно. <…> В Фроловском же все равно я остаться не могу, ибо моя хозяйка вырубила все леса, и вся прелесть моей здешней обстановки исчезла.
Принимайте гостей, как Илья Репин
В 1899 году уже известный художник приобрел в поселке Куоккала на берегу Финского залива землю, где вскоре отстроил усадьбу «Пенаты». Вместе со своей возлюбленной Натальей Нордман он регулярно принимал там известных гостей — поэтов, художников, театралов, музыкантов. Для торжественных встреч определил специальный день — так называемые «репинские среды». С 15 часов и до ночи в течение всего года за оригинальным столом с крутящимся механизмом велись оживленные беседы.
И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме — все окна настежь; Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз, как на дворе, и говорит: «Вот тут я и буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как господь бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже проклятый табак скоро бросите.
Зимой поток гостей ослабевал, но не останавливался. Репин организовывал в «Пенатах» публичные лекции, елки и танцы для местных дворников, садовников, маляров, прачек, кухарок. Ходил в гости к жившему по соседству молодому литератору Корнею Чуковскому на воскресные встречи. А тот заглядывал к Репину вечерами, чтобы прочитать для гостей вслух «Кому на Руси жить хорошо» или «Старосветских помещиков».
Помню, как-то зимою в Куоккале, у него в саду, разговаривая с ним, я увидел, что у меня под ногами на белом снегу какая-то из репинских собак оставила узкую, но глубокую желтую лужу. Я, сам не замечая, что делаю, стал носком сапога сгребать окружающий снег, чтобы засыпать неприятное пятно… И вдруг Репин застонал страдальчески:— Что вы! Что вы! Я три дня хожу сюда любоваться этим чудным янтарным тоном… А вы… И посмотрел на меня так укоризненно, словно я у него на глазах разрушал высокое произведение искусства.
Корней Чуковский. «Воспоминания о Репине»
В феврале 1914 года погостить к Репину приехал певец Федор Шаляпин. Он позировал художнику на известной «кушетке Шаляпина», а в перерывах разделял с хозяином «Пенатов» ежедневные заботы: расчищал лопатами снег на улице, много гулял в парке, катался на коньках на заливе и финских санях. А поскольку прямой репортаж с места событий вел журнал «Огонек», сохранилась целая серия забавных снимков известного фотографа Карла Буллы.
Несколько дней Масленичной недели гордость и слава русского вокального искусства Федор Иванович Шаляпин провел в гостях у знаменитейшего русского художника Ильи Ефимовича Репина на его даче «Пенаты». Репин писал портрет Шаляпина и вместе со своим гостем наслаждался прекрасной зимней природой Финляндии. <…> Наши фотографы лучше всяких описаний рисуют зимнюю деревенскую идиллию двух знаменитых современников.
Найдите новое увлечение, как Корней Чуковский
Сосед Репина в Куоккале писатель Корней Чуковский зимой любил гонки на буере — легкой лодке, предназначенной для хождения под парусом на льду. Финский залив с его ветрами и свободным пространством очень даже подходил для модного занятия. Чуковский втянул в этот спорт художника Исаака Бродского и писателя Александра Куприна.
А зимою в той же Финляндии в морозный и солнечный день Александр Иванович отправился вместе со мною по гладкому, ослепительно сверкавшему насту залива на лыжах под парусом, и, хотя до той поры ему никогда не случалось пользоваться парусом для лыжного спорта, он сразу же, как истый спортсмен, усвоил всю технику этого дела и молодецки понесся вперед по направлению к Кронштадту. Жаль, что в настоящее время этот спорт у нас не в чести. Лыжи для него нужны особенные — на узеньких железных полозьях, чтобы они не расползались на льду. Парус натягивается на длинные бамбуковые палки, связанные бечевкой крест-накрест, между ними перекладина, за которую вы и хватаетесь, приладив парус у себя за спиной.
Приобщил к своему увлечению Чуковский и сына Бориса. Тот вместе с другом Женей Штейнманом даже попытался построить свой буер. Ребята трудились над ним с августа 1927-го по январь 1928 года, но построили махину «нелепо, безумно», затратив «вдесятеро больше работы, чем нужно». Чтобы загладить «большое горе», папа Корней свозил детей на залив.
30 января. Вчера позвонил из Стрельны Н. Е. Фельтен: приезжайте сюда, в яхтклуб, — покатаю на буере. У меня было много дел, но я бросил все — и с Бобой и Женей двинулся в Стрельну. <…> На станции — извозчик в очках усадил нас троих — к яхтклубу. Яхтклуб на берегу залива — лед отличный, скользят буера, но как? Их возят буермены туда и сюда, п. ч. ветру ни малейшего. Но я вообще был рад подышать свежим воздухом и забыть обо всем, Фельтен был очень мил, все извинялся, как будто безветрие — его вина. Боба и Женя впряглись в буер и возили меня по заливу, так что, закрыв глаза, я чувствовал себя на несущемся под парусами буере.
Регулярно катайтесь на лыжах, как Михаил Булгаков
Писатель любил выбираться с друзьями на лыжные прогулки и часто хвалил их за «лыжные» подвиги. Среди его знакомых было много мхатовцев — с тех пор, как в 1926 году Булгаков дебютировал на сцене МХАТа с пьесой «Дни Турбиных». По понедельникам, когда в театре был выходной, артистам устраивали выезды с инструктором на горы близ деревни Гладышево, в Сокольники и к селу Богородскому.
В 1929 году Михаил Булгаков встретился со своей будущей супругой Еленой Шиловской и на второй же день после знакомства позвал ее на свидание в Нескучный сад — покататься на лыжах. Позже они нередко выбирались на лыжню.
12 декабря. Должны были днем идти на генеральную «Машинель» в театре Симонова, но из-за ребят не пошли. Женя ночевал у нас, они шумом подняли нас чуть ли не в семь часов. Днем попытались с Мишей выйти на лыжах. Прошли поперек пруда у Ново-Девичьего и вернулись — дикий ледяной ветер.
Но его главным компаньоном по зимнему спорту стал драматург Сергей Ермолинский, за которого вышла замуж подруга Булгаковых Марика Чимишкян. Ермолинские жили в Мансуровском переулке, от которого легко было спуститься через Остоженку к Москве-реке. Поэтому прогулку начинали от их деревянного дома, захватив стоявшие там лыжи. «Пойдем, пойдем на лыжах, а ты, Марика, пока хозяйничай, готовь нам еду», — обыкновенно зазывал приятеля Булгаков.
В сухой зимний денек, особенно когда солнечно было, Михаил Афанасьевич появлялся у меня. <…> Он оставлял свою зеленовато-серую доху (шубу. — Прим. ред.) до пят и из такого же американского медведя большую, налезавшую на уши ушанку, натягивал неизменный вязаный колпак, и мы, закрепивши лыжи уже во дворике дома, отправлялись в поход. <…> Михаил Афанасьевич бегал на лыжах лучше меня. Скатываясь с горки чуть покруче, я не мог удержаться, лыжи разъезжались, и я валился на бок. <…> На легком морозце, на воздухе чистейшем, райском для города, в безлюдье и вне суеты вольготно было поговорить о литературе. <…> Он не любил общих рассуждений, а вот тихое поскрипывание снега под лыжней всегда располагало его к этому.
Автор: Татьяна Григорьева